– Не поверишь – я собираюсь влезть на дерево.

– Ну так вперед. – Она мне не верит.

– Сама увидишь. Шестой круг заканчиваю.

– Который?

Она провожает меня глазами и ни на вот столечко не верит – по ней видно. Я немного волнуюсь, но бег помогает расслабиться, и я точно знаю, что сделаю это.

Залезу.

В городе находить деревья все труднее, но на стадионе, к счастью, они еще есть. Я присмотрела два, у которых нижние ветки растут не слишком высоко.

– Ты правда залезешь? – Ала видит, что я не шучу. – А ты всегда такая румяная, когда бегаешь? – спрашивает она.

На бегу я дышу по-другому, и Ала это замечает. И румянца у нас такого не бывает, когда крутимся в ускорителе.

– Похоже на то. Только ради этого уже стоит побегать, – говорю ей и, вместо того чтобы рассказать про странные мысли, ради которых тоже стоит бегать, прибавляю: – Клянусь макбуками предков.

Наши родители и деды верили, что без Бога они ничто, потому и божились. Мы были бы ничем без блокнотов. Без системы и без блокнотов нас бы вообще не было. Когда я бегаю, эта мысль становится смешной. Шестой круг. На бегу присматриваю себе дерево, пытаюсь вспомнить его название. Нет, не помню. Нижняя ветка сломана, но и обломка достаточно, чтобы ухватиться. Другие ветки толстые и крепкие, для моего веса – в самый раз. Сбавляю скорость. Еще несколько шагов, и…

– Эй. – Ала выдувает пузырь мне в лицо. – Я сейчас…

– Смотри, – перебиваю ее, потому что к шестому кругу совсем осмелела.

С разбега бросаюсь к дереву. Ускорение. Главное – ускорение. Не останавливаться, а то меня откинет назад и я потеряю равновесие. Вцепляюсь в ветку будто клещами, левой ногой упираясь в ствол. Теперь подтянуться, напрягая мышцы, – и наверх. Я не останавливалась, запрограммировала себя положительно, поэтому дерево не сковывает мне руки, голова не кружится от всей этой листвы, как в первые разы, всплеск адреналина подстегивает, и я цепляюсь за другие ветки.

Одноклассник рассказывал, что, когда он однажды лез на дерево, его вырвало. Неуклюже ползу вверх и все думаю про маму, которая в детстве свободно лазила по деревьям, – может, потому меня и не тошнит. Ноги уже на нижних ветвях, за которые я только что цеплялась, правой рукой я ухватилась за тонкую ветку прямо перед носом, левой за ствол. Я на дереве не в первый и не во второй раз, но чувствую себя неуверенно, мне бы сейчас третью руку – было бы лучше.

Все это и говорю Але, потому что она не перестает визжать:

– Клянусь блокнотом! Мне и смотреть-то на тебя тошно! Хорошо, что ты в длинных штанах, а то полный был бы трындец!

Я бы очень хотела надеть короткие шорты и голенью обвить ствол. Но это неприлично и негигиенично. Меня увидели Томас с Олегасом – и тоже завизжали. Показывают, как у них волосы дыбом встают. Ой, только не умирайте.

– Где твое сообщение, Грита? – слышу я.

Лица Алы и Олегаса светятся в блокноте лазерными блинами. Уже и другие глазеют. Быстро все отреагировали, еще бы – такое событие.

– Приходите ко мне на дерево.

– Что?

– Приходите ко мне на дерево – вот мое сообщение.

– А серьезно?

– Я серьезно.

На другой день все только об этом и говорят, но я в разговоры не вступаю. Думаю о живом дереве. Мне давно надоело смотреть, как я лезу, но несколько сотен друзей видят это и продолжают комментировать.

– Как тебе удалось? Рокас на плитках и то поскользнулся.

– Она же бегает.

– Бегает? Но ведь…

– Ты каждый день бегаешь?

– Смотри, Грита на дереве.

И так далее, и так далее.

– Трындец! Хорошо еще, что одетая.

– Мне бы семь карабинов понадобилось.

Ина тоже увидела. На следующее утро.

– Это ты на дереве? – спрашивает она, подойдя к моему столу.

– Ага. Вчера, – говорю.

Ина хочет еще посмотреть, но ей некогда.

– Ничего себе.

Она радуется, но, даже когда радуется очень сильно, и тогда говорит только «ничего себе». Дети ее возраста используют еще меньше слов, чем мы. Если Ина рядом, я и без слов понимаю, когда она особенно сильно радуется. Раз в неделю Ина с утра измеряет температуру. Сегодня тоже. Мама ее зовет, Ина идет в свою комнату, кладет руку на блокнот и садится напротив. Лазерный луч целится в середину лба – на три сантиметра выше переносицы, – и в левое запястье – над самой большой жилкой. Все. Тридцать шесть. Ее температура на два градуса выше моей. Ине до температуры никакого дела нет, зато мне интересно. Мама один раз объяснила, откуда такая разница: Ина еще младшая школьница и двигается больше, чем мы. Она похожа на наших предков, но со временем станет такой, как мы. Я тоже прикладываю запястье к блокноту и проверяю свои градусы.

– Эй, – говорит мама. – Сколько сейчас?

Она знает, но все равно спрашивает.

– Тридцать шесть и одна, – говорю, хотя она и так видит. – Я бегала.

– От бега у тебя настолько не поднимается. Что ты еще делала? – спрашивает мама.

– Залезла на дерево.

Помолчав, мама говорит:

– Хорошо, что ты мерила в Инином профиле.

– А что, это преступление?

Мама вздыхает. Ой, как бы ей сейчас досталось от Алы.

– И чего ты достигла? Грита, ты ведь хочешь избавиться от кое-каких недомоганий.

Может быть. Я уже не знаю.

– Что сказала учительница?

– Чтобы я не перестаралась. Ты же знаешь, теперь нет никаких запретов, только рекомендации.

Еще немного помолчав, мама говорит:

– С повышенной температурой ты не усовершенствуешься.

Это точно. С самого утра думаю про другое дерево. У которого нижняя ветка была бы повыше. Я не совершенствуюсь.

* * *

Мы все покупаем, не выходя из дома. В магазины за покупками ходим редко. Только Ине и другим детям ее возраста нравятся магазины. Мне, если уж я вышла из дома, больше хочется побегать или постоять под деревьями, чем топать в торговый центр, но торговый центр – какое-никакое, а развлечение, все лучше, чем торчать в комнате.

Забываю отключиться и вижу Алу.

– Не поверишь, у меня есть для тебя новость, – говорит она.

– Ну? – отвечаю.

– Ты куда-то идешь? – спрашивает она.

– Идем с Иной в торговый центр.

– А… – Для Алы это скучища, не то что образ конструировать, она конструирует уже четвертый. – Хорошо, я согласна.

– С чем?

– Встретиться. Ты говорила, что расскажешь про поцелуи.